Александр Нуждаев - Ратибор Новгородец [= Богатырская застава]

— И что? — свистящим шепотом спросил Ратибор.

— Да ничего особенного. Только вот с тех пор как злой становлюсь — дерево с корнем могу вырвать.

Князь покачал головой, видимо, вспомнил о волшебной чаше, но потом передумал.

— Ну что, други, — спросил он, — примем Илью, по прозванию Муромца, в дружину без испытания?

— Примем! Почто его испытывать, когда и так все ясно? — нестройно зашумели богатыри.

— Так тому и быть, — подытожил князь. — А вот тебя, — теперь он смотрел на новгородца, — мы еще проверим. Пойдемте-ка все во двор!

На том дворе, куда высыпала дружина, тренировались младшие воины, еще не заслужившие права пировать за княжьим столом. При появлении Владимира они разошлись по сторонам, дав старшим место. Князь остановился у крыльца и сел в принесенное кресло. Лешего выдвинули в середину круга. К Владимиру подошел воин, что-то выслушал, а затем повернулся. Видимо, это был дядька — наставник молодых дружинников.

— Ты мечом умеешь? — обратился он к Ратибору и изобразил рукой в воздухе, что, по его мнению, Леший должен был уметь мечом. Получалось, что от молодого воина требовалось умение ловко отрубать самому себе уши.

— Нет, — признался Ратибор, — я все больше секирой…

— И то неплохо, — согласился спрашивавший, отобрал у одного из младших кметов секиру и со свистом крутанул ею в воздухе. — Помашем? Эти тупые, как валенки, не поранимся.

Собственно, Леший предпочел бы, чтобы секиры были острые — с тупым оружием он всегда чувствовал себя как-то неуверенно — но делать было нечего, тут все же не смертный бой.

Противник обманчиво медленно замахнулся. Ратибор знал о коварстве такой медлительности, но все равно чуть не засмеялся от радости — именно против этой манеры драться он давно отработал защиту. Секира Лешего устремилась вперед в неотразимом выпаде. Но богатырь словно бы исчез с того места, где только что стоял, а его оружие угрожающе зависло над головой новгородца. Тот чудом сумел уклониться и рубанул снова, на сей раз сбоку. Теперь секиры с глухим лязгом столкнулись. Дядька рванул оружие к себе. Ратибор еле сумел освободить застрявшее лезвие, отпрыгнул назад и закрутил секирой перед собой, образовав непроницаемую стальную завесу. Богатырь, в свою очередь, прянул вперед, проделав секирой какой-то мудреный финт. Лязг, стук — и Ратибор почувствовал, что проклятая железяка неудержимо рвется из руки. Все попытки остановить ее были тщетны — секира радостно устремилась к ближней стене, где и улеглась. Богатырь оскалился и опустил оружие. Ратибор покраснел и потупился.

— А по-моему, стоит взять! — неожиданно заявил богатырь, хотя никто ему вроде бы и не возражал. — Парень, ты сколько времени этой железкой машешь?

— Пять лет, — почти шепотом ответил Ратибор.

— Пять? А я уже двадцать пять, и каждый день, так что не расстраивайся. Слышали, парни? За пять лет так навострился! Нет, — тут он поклонился в сторону сидевшего князя, — по-моему, такого бойца грех не взять. Сыроват, конечно, но ничего — натаскаем!

Владимир кивнул.

— Тебе, Хельги, я верю. Радуйся, Ратибор, сбылась твоя мечта!

А вечером была пьянка. Самая что ни на есть настоящая. На радостях Ратибор пригласил Илью и воинского дядьку Хельги со смешным прозвищем Лодыжка в ближайшую корчму. Пир стоял горой, вино лилось рекой. Богатыри ели и пили, как… словом, как богатыри. Хельги при этом то и дело порывался спеть любимую ругательную песню, от которой, по его словам, земля тряслась и стены рушились. Илья больше молчал, но чарки опрокидывал в себя одну за другой. Захмелел он, кажется, еще после третьей (видно, дома хмельное не часто пробовал), а пить продолжал просто механически. Ратибор же пил со счастливой улыбкой, которая постепенно становилась все шире и шире. Корчемник еле успевал подносить новые кувшины.

В конце концов Леший ощутил настоятельную необходимость выйти во двор по малой нужде. Спотыкаясь и пошатываясь, он спустился с крыльца, с чувством отлил у близстоящего забора, и, возвращаясь назад, чуть не споткнулся о двух гуляк, упившихся до состояния тряпки и мирно покоившихся у крыльца корчмы. Некоторое время Ратибор задумчиво их разглядывал.

— Обоих вас постигла жестокая кончина, — торжественно (хотя и несколько несвязно) вымолвил он наконец, рухнул на лежащих и тут же заснул.

Глава третья

Монах — давешний знакомец стоял перед Ратибором и укоризненно на него смотрел.

— Эх ты, — сказал он наконец, — богатырь земли русской! Напился в дым, теперь похмельем маяться будешь, а в дружине кто за тебя за землю постоит?

— Отстань! — сказал Ратибор, — тебя вообще нет, ты мне снишься.

— Ах, так? — нехорошо оскалился монах, достал из широкого рукава мешок с деньгами и принялся размеренно стучать им по голове новгородца. Ратибор заорал и проснулся.

Монах с мешком исчез, но дикая боль в голове осталась вместе с тошнотой и прочими признаками жесточайшего похмелья. Леший лежал на лавке в каком-то доме, хотя, как ни напрягал память, не мог вспомнить, как он сюда попал.

Скрипнула дверь (этот звук вызвал у новгородца новый приступ головной боли, и он недовольно поморщился). Вошел Хельги, свежий и румяный, словно бы и не пил вчера ничего крепче кваса. В руках он нес кувшин.

— Проснулся, богатырь? — рассмеялся он, увидев Лешего. — На вот, пивка попей, опохмелись!

Новгородец издал невнятный звук, схватил кувшин и долго от него не отрывался. Пиво, как обычно, оказало свое целебное действие, и спустя пять минут Ратибор уже приобрел ясность сознания. Он встал, умылся и вышел из комнаты.

Оказалось, что эта комната находилась в том самом дворе, где только вчера дядька проверял новичка на пригодность к службе. Кстати, как сказал Хельги, предназначалась она именно для того, чтобы захмелевшие дружинники могли спокойно проспаться, что в молодеческой им бы, конечно, не удалось.

Пока новгородец осматривался и вспоминал вчерашние события, Хельги Лодыжка куда-то ушел, а вернулся уже не один.

Сопровождавший дядьку человек был ему прямой противоположностью. Лодыжка, родом викинг, и выглядел как викинг — высокий, светловолосый, с короткой курчавой бородой. У второго борода была тоже короткой и курчавой, но на этом сходство и заканчивалось, ибо был он приземист, объемист и суетлив, а волосы его были цвета вороньего хвоста. По горбатому носу и своеобразному говору каждый бы признал в нем жида. Леший воззрился на пришедшего, недоумевая, что делает жид на дворе, где дружина тренируется. А тот, в свою очередь, посмотрев на Ратибора, обратился к дядьке: